Война за "Асгард" - Страница 171

171

Гуляли они шумно Текила текла рекой, заливая лангустов и фрукты. Около полуночи Рохас затеял ссору с компанией за соседним столиком, и дело стало стремительно приближаться к потасовке. Иван решительно отодвинулся от одной из девиц, подожившей длинную шоколадную ногу ему на бедро, и встал перед спокойно раскачивающимся на стуле Сантьяго. “Не волнуйтесь, господин Мондрагон, — сказал он громко, — главное, не делайте резких движений и никуда не лезьте…” Эта фраза волшебным образом подействовала на задиристую компанию. “Мондрагон? — переспросил кто-то из потенциальных противников, — Сантьяго Мондрагон, ТОТ САМЫЙ?” Оказалось, что Рохас едва не подрался с творческим коллективом сетевых журналистов, которые как раз обсуждали нашумевшее эссе “Авель наносит ответный удар”. Последовали взаимные извинения, перешедшие в сдвигание столов и совместную дискуссию о творчестве выдающегося представителя иберийской литературы Сантьяго Мондрагона. Девицы, якобы работающие на Рохаса, куда-то исчезли, но тут же появились новые, ничуть не хуже прежних. В начале четвертого кому-то пришло в голову отправиться на Башню Кортеса и развлечься воздушными танцами. Сантьяго, который неожиданно для себя стал в этой компании кем-то вроде гуру, одобрил предложение, и ночь совершила еще один стремительный виток.

Башня Кортеса представляла собой стометровую, полую внутри иглу из стали и титана, непонятным образом подвешенную над морем. Ни дна, ни крыши у нее не было — звезды отражались в маслянисто поблескивающих волнах. На каждом из десяти ярусов башни располагались гигантские вентиляторы, гнавшие вверх тугие струи теплого воздуха. Танцоры, одетые в разноцветные костюмы бабочек, драконов и ангелов с хлопающими на ветру крыльями, медленно погружались вниз, к тяжело перекатывающемуся под опорами башни океану.

Сантьяго прыгнул вниз с одной из девиц. Это было ошибкой — девица сразу же вцепилась в него мертвой хваткой, и их совместное падение ускорилось едва ли не в два раза. Где-то на середине башни Мондрагону удалось отодрать ее сильные пальцы от своего камзола (на него напялили костюм эльфа, а девицу нарядили сильфидой), но к этому моменту она уже вовсю терлась об него грудью и бедрами, и Сантьяго раздумал уходить в автономный полет. Они без особых приключений приземлились на мелкоячеистую сеть, натянутую над самой водой, и попытались завершить игру, начатую в воздухе. Это, однако, оказалось непросто, потому что слева, справа и прямо на них опускались все новые и новые танцоры, а ветер, дующий снизу, неприятно щекотал ноздри, что очень сильно отвлекало Сантьяго от занятия, которому они стремились предаться. “Поедем ко мне, милый, — шепнула девица, укусив Мондрагона за ухо, — у меня чудная квартирка на Пласа Эскобар и целый шкаф всяких штучек, тебе понравится, я знаю, я читала твою книжку…” — “Какую книжку?” — спросил польщенный Сантьяго. “Пантера в мехах”, — хихикнула девица, — классная вещь, чувствуется, ты мужик с выдумкой”. Это не моя вещь, хотел возразить Сантьяго, я никогда в жизни не писал книги с таким названием… Тут он вспомнил, как Абигайль Адаме вынудила его поменять Каина на Авеля, и заткнулся. Но все это было уже неважно, потому что они мчались куда-то в открытом вингере, и ветер с океана играл волосами его спутницы, а огромная луна, похожая на крут спелого сыра, заглядывала им в лицо, мелькая среди зеркальных небоскребов Акапулько. Потом наступила темнота, и в этой темноте светились огромные влажные глаза, обрамленные неестественно длинными ресницами, скользили по черным простыням обнаженные, мокрые от пота тела, сплетались руки и ноги, струились волосы, прилипали друг к другу губы, бились во все ускоряющемся ритме сердца, набухали тяжелой кровью вены, впивались в мягкую плоть накрашенные ноготки, блестели оскаленные в гримасе страсти мелкие острые зубы, взлетали и опадали увенчанные коричневыми сосками груди, разрывали тишину хриплые, полные торжествующего желания крики, спешили, спешили, приближая миг окончательного слияния, торопливые секунды… А потом, как всегда, пришло забвение.

Он проснулся оттого, что кто-то с силой колотил в дверь. Девица спала сном праведницы или, возможно, раскаявшейся грешницы — во всяком случае, добудиться ее не удалось. Сантьяго завернулся в какую-то тряпку и поплелся в прихожую — открывать.

На пороге стоял Иван — бледный, осунувшийся, с каким-то огромным рюкзаком за плечами. В уголках его глаз блестели слезы.

— Господин Мондрагон, — сказал он и отвернулся. Видимо, ему не удалось совладать со слезами. — Господин Мондрагон, — повторил он, всхлипывая.

— Что же вы, господин Мондрагон…

Вид плачущего Ивана поразил Сантьяго. Он хорошо помнил, как держался мальчик во время страшного испытания, устроенного его бывшим хозяином. Сейчас же приемного сына Мондрагона просто трясло от рыданий. Минуту Сантьяго растерянно смотрел на Ивана, потом решительно схватил за плечи и затолкал в прихожую.

— Мы же уезжаем сегодня, господин Мондрагон, — говорил Иван сквозь слезы, — самолет через полтора часа, а вы неизвестно куда пропали… Как прыгнули в эту башню дурацкую, так и след ваш простыл… Полгорода обегал, пока вас нашел, и в полицию уже ходил, и в госпиталь, и друга вашего, господина Рохаса, извел совсем… А вы вот где, спите себе… Нехорошо так, господин Мондрагон…

— Чего уж хорошего, — вздохнул Сантьяго. — Ты прости, Ваня, со мной бывает…

Он вернулся в комнату и принялся искать свою одежду. Найти удалось только трусы и майку: повсюду валялись многочисленные детали эльфийского костюма, но ни брюк, ни куртки он среди них не обнаружил. Девица по-прежнему спала, и будить ее Мондрагону не хотелось.

171