Война за "Асгард" - Страница 170

170

До церемонии в Хьюстоне оставалось еще десять дней, времени, чтобы закончить последний очерк, хватало с избытком, но рабочее настроение пропало напрочь. Тогда он позвонил старому приятелю Рохасу, занимавшемуся недвижимостью на Западном побережье, и за относительно небольшие деньги снял на две недели дом в окрестностях Акапулько. Маленькая одноэтажная асиенда на берегу Тихого океана, две мили чистейшего кварцевого песка и прекрасный вид на залив. Десять минут на машине до города, тишина и покой, никаких знакомых и, что самое главное, никаких Катерин и Изабелл. Тем не менее на душе по-прежнему скребли кошки — сказывалось действие панопана. И тут очень кстати выяснилось, что старина Рохас решил сделать своему другу сюрприз — в доме обнаружился под завязку набитый бар с чилийскими и калифорнийскими винами, старым марочным бренди, настоящим испанским хересом и, разумеется, текилой. Куда уж в Мексике без текилы.

Первые дни Сантьяго еще держался, выпивая не больше бутылки в день “Даблдей Паблишере” ожидали последнюю статью к десятому октября, а подводить издателей, к тому же таких щедрых, было не в привычках Мондрагона. Иван тоже из кожи вон лез, чтобы отвлечь его от выпивки — таскал с собой на пляж, подбивал устраивать заплывы наперегонки, пытался приохотить к занятиям боевыми искусствами, показывая приемчики из арсенала своего старшего брата. В результате очерк появился на свет вовремя — возможно, несколько несовершенный по стилю, но зато гораздо более жесткий и откровенный, чем предыдущие. Он назвал его “Искупление Каина”, подумав мельком, что Фробифишеру наверняка понравится такая формулировка. Сантьяго отослал очерк в “Даблдей”, последний раз искупался в океане, а затем приступил к стратегической осаде бара.

Когда пали первые рубежи обороны противника, пришел ответ из “Даблдей”. Редактор с дивным именем Абигайль Адаме (наверняка псевдоним, позаимствованный из моей “Белой Зари”, с пьяной подозрительностью подумал Сантьяго) писала, что присланный текст великолепен, выше всяких похвал, искрометен, афористичен, et cetera, et cetera, но вот название, к сожалению, никуда не годится. Мондрагон ответил, что разрешает заменить название на “Авель наносит ответный удар” и выкинул мисс Адаме вместе с издательством “Даблдей” из головы.

Прошло несколько дней. Иван ухаживал за Сантьяго, как за родным отцом, — готовил ему еду, стирал белье, убирался в доме, поставил на террасе, где Мондрагону порой доводилось засыпать со стаканом в руке, раскладную кушетку При этом строгое воспитание крепостного мальчика не позволяло ему открыто не одобрять такое времяпрепровождение Сантьяго — он лишь постоянно пытался увлечь Мондрагона своим спортивным стилем жизни да потихоньку прятал полупустые бутылки. В минуты просветления Сантьяго иногда думал о том, что подает Ивану плохой пример, но потом вспоминал о его предках-алкоголиках, об индексе С-2, о той куче денег, которая растворилась в бездонных карманах русских чиновников, открыв бывшему рабу Ивану Кондратьеву дорогу в свободный мир, и успокаивался, думая, что на родине мальчику пришлось бы гораздо хуже.

По-своему, это были даже хорошие дни. И уж, по крайней мере, не самые плохие в жизни Сантьяго Мондрагона. Двадцать седьмого октября виртуальный секретарь Сантьяго Эстер сообщила, что ей необходимо подтверждение на оплату забронированных ранее билетов до Хьюстона. Мондрагон подтвердил, и тут выяснилось, что вылетать нужно на следующее утро К счастью, в тот момент он еще не потерял способность рассуждать более или менее здраво. Ему смутно помнилось, что накануне памятного воскресенья в парке Сочимилько он просил Эстер составить список покупок, необходимых для участия в торжественной церемонии, и пробежаться по сетевым магазинам в поисках выбранных вещей. Оказалось, что безотказная Эстер уже давным-давно все сделала костюмы, сорочки, ботинки, часы, бумажник, запонки, булавка для галстука и сами галстуки, а также великолепная трость с набалдашником из слоновой кости (Франция, девятнадцатый век, работа мастера Анри Готье), оплаченные, запакованные и помеченные личным электронным клеймом Мондрагона, уже неделю лежали в камере хранения отеля “Мариотт” в Мехико-Сити. Возвращаться в Мехико Сантьяго не хотелось; он распорядился, чтобы вещи переслали в аэропорт Акапулько, потом передумал и указал конечным пунктом назначения номер, забронированный для него в Хьюстонском Центре Паломника.

Внезапно ему стало до смерти жаль оставлять этот маленький дом на берегу океана. Он связался с Рохасом и спросил, может ли тот попридержать асиенду до его возвращения из Азии. Рохас, посмеиваясь, ответил, что за соответствующую плату он может получить ее в полную и безраздельную собственность, но Сантьяго, опасавшийся вести финансовые дела в таком состоянии, заверил приятеля, что к этому вопросу они еще успеют вернуться в будущем. Рохас назвал цену, снова оказавшуюся вполне приемлемой, и они договорились отметить сделку в “Пьедрас Не-грас” — одном из лучших морских ресторанов Акапулько.

Последняя ночь в Мексике запомнилась Сантьяго чрезвычайно смутно Рохас заехал за ними на своем роскошном антикварном “Кадиллаке”, в котором, кроме него, сидели еще три полуодетые девицы лет шестнадцати. По словам Рохаса, они работали в одном из филиалов его конторы, но было ясно, что это вранье. Вся компания на жуткой скорости понеслась по нависшему над океаном хайвею, нырнула в золотой океан ночного Акапулько и вынырнула у черных утесов, на которых громоздились террасы ресторана “Пьедрас Неграс”.

170