— Говорил, — признала Дана. — Только не потрудился объяснить, что все это значит. Я абсолютно ничего не поняла. Ты что, приказал ему не пускать меня сюда?
Фробифишер с интересом посмотрел на нее.
— Точно, — сказал он, — именно это я ему и приказал. Более того, я просил Фила передать тебе через доктора Голдблюма, что ты можешь использовать завтрашний день для послеоперационного восстановления сил в клинике. К сожалению, Фил, по-видимому, не выполнил и эту мою просьбу.
— Я пытался, Боб! Но у нее постоянно заблокирован канал…
— Вот уж неправда! — возмутилась Дана. — Это здешний канал заблокирован, не мой! Я сама пыталась найти тебя по всем номерам, только безуспешно. Харт в Вашингтоне рвет и мечет, ты даже не сказал ему, куда собираешься…
— Видишь ли, Дана… — Фробифишер отпустил перила и запахнул наконец халат. — То, что Харт ничего не знает, легко объяснимо. Это просто не его дело. И не твое, кстати.
— Милый, ты с кем тут разговариваешь? Фробифишер обернулся на голос. За его спиной в проеме двери, выходившей на галерею, стояла девушка. “Не старше пятнадцати, — автоматически отметила Дана. — И не из ревитализированных, натуралка”. Прибегавшие к услугам клиник омоложения распознавали друг друга каким-то сверхъестественным чутьем — в данном случае чутье молчало. Девушка была высокой, худенькой, с огромной копной густых ярко-рыжих волос, падавших на узкие плечи. Личико вполне миленькое, хотя и немного вытянутое — типичная англосаксонская мордашка. Большие, удивленно распахнутые глаза. Какое-то невразумительное прозрачное платьишко, подчеркивавшее незрелые детские формы. В руке девушка держала плоскую коробочку стереовизора.
— Триша, — сказал Фробифишер почти ласково, — я же просил тебя оставаться в спальне…
Карпентер за спиной у Даны кашлянул—раз, потом другой.
— Мне ску-учно, — пожаловалась девушка. — А ты меня бросил… А это кто, твоя знаменитая секретарша? А правда, что ей на самом деле шестьдесят лет?
— Неправда. — Дана, немного пришедшая в себя, нашла в себе силы приветливо помахать ей рукой. — Двести шестьдесят, милое дитя, и зовут меня Невеста Франкенштейна. А мамочка разрешает тебе ложиться спать так поздно?
— Триша, — сказал Фробифишер сурово, — это Дана Янечкова, мой референт. Дана, это Александра Патрисия Мэллоун, моя новая воспитанница.
— Янечко-ова? — протянула рыжая. — Не знала, Бобби, что ты путаешься со славянами…
— Зато в тебе, очевидно, течет только кровь пилигримов с “Мэйфлауэра”. — Дана слегка склонила голову в знак уважения. — Впрочем, это видно по аристократически вытянутому лицу… не зря все английские лорды так любят верховую езду…
— Хватит, — оборвал ее Фробифишер. — Будь повежливее с моей воспитанницей. Если уж получилось так, что вы встретились, вовсе не обязательно начинать знакомство с оскорблений.
“Осторожнее, Дана, — предостерегла она себя. — Ты идешь по тонкому льду… Роберт взял себе новую воспитанницу, и теперь эта рыжая сучка будет делить с ним постель и пользоваться всеми привилегиями, которых я добивалась долгих тринадцать лет… А что будет со мной?”
“А ты, — сказал внутренний голос, так похожий на голос ее покойной матери, — не успеешь даже опомниться, как однажды утром проснешься старухой. Кто высоко летает, тот больно падает, Дана”.
Дану внезапно затошнило. Как на вечеринке, подумала она, когда выпиваешь десятый коктейль и желудок отказывается принять его. Отвратительный коктейль из страха, гнева и обиды поднимался вверх по пищеводу, готовый выплеснуться наружу тонким пронзительным криком. “Я сейчас закричу, — с ужасом поняла Дана. — Это несправедливо, это просто подло. Почему именно сегодня? Я делаю хрен-знает-какую-по-счету ревитализацию, чтобы угодить Роберту, а подлый сукин сын тем временем спокойно меняет меня на какую-то малолетнюю дрянь…” Ее ногти глубоко вонзились в ладони, и пронзившая руку боль помогла ей справиться с собой. Несколько неглубоких, незаметных постороннему взгляду вдохов… Она почувствовала, как у нее немеют мышцы лица. Знакомое ощущение — так случается, когда Packing Monster перед очередной болезненной процедурой впрыскивает под кожу анестетик. Крик замер где-то на уровне гортани, и Дана отчаянным усилием проглотила мешавший ей дышать тугой и упругий комок.
— Прекрасная идея, босс. — Ее голос дрожал как натянутая струна, но тон был вполне любезным. — Давайте познакомимся. Меня действительно зовут Дана Янечкова, я словачка с сорокапроцентной долей немецкой крови, код А-3 в генетическом паспорте, протестантка лютеранского толка. Надеюсь, мы подружимся.
Код А-3, равно как и долю немецкой крови, ей устроил Фробифишер — тринадцать лет назад, когда брал ее себе в воспитанницы. Тогда Дане едва исполнилось девятнадцать, но выглядела она моложе, чем теперь, — юная свежая красота всегда была ее даром, и ее вовсе не требовалось подстегивать постоянными ревитализациями. Роберт использовал все свои связи в Службе генетического контроля, и с тех пор никто не мог упрекнуть одного из виднейших деятелей Белого Возрождения в том, что он взял себе в воспитанницы девицу из трэш-контингента. Рыжая, разумеется, об этом не догадывалась, и Дана надеялась, что ее высокий статус произведет на новую пассию босса известное впечатление.
“Кто же ты такая, Александра Патрисия? — лихорадочно соображала она тем временем. — Мэллоун, Мэллоун… Откуда только ты взялась на мою голову!.. Мэллоун… Мэллоун… Стоп, кажется, я тебя знаю…”
Профессиональная память секретаря-референта хранит тысячи фамилий, личных номеров, идентификаторов статуса. Разумеется, вся необходимая информация может быть в любой момент подсказана компьютером, но фокус в том, что хороший секретарь умеет обходиться без помощи машины.