Война за "Асгард" - Страница 51

К оглавлению

51

Тяжелый запах, повисший в пещере и совершенно не собиравшийся выветриваться, несмотря на тянувший из расщелины сквознячок, кружил голову и мешал сосредоточиться. Что же это за люди? Внезапно Басманова словно током ударило — он схватил ближайшего мертвеца и рывком перевернул на живот.

Рванул ветхую ткань халата, скрывавшего иссохшее, худое тело с выпирающими ключицами.

Под правой лопаткой тянулись ряды маленьких, очень четких, слегка фосфоресцирующих в темноте цифр. Порядковый номер, пожизненно присваиваемый ограниченной в правах личности.

Влад перевернул еще одно тело. Такой же номер, отличающийся только последней цифрой.

Все мертвецы принадлежали к трэш-контингенту. Все они были узниками самого большого в мире концентрационного лагеря.

То есть уже не были. Каким-то непонятным образом им удалось выбраться из-за Стены. А это означало, что путь, ведущий из Урочища Каменных Слез в зону Ближнего периметра, существует. Чутье зверя не обмануло Басманова.

Он разжал пальцы, и худое, почти невесомое тело с глухим стуком упало на каменную скамью. Глиняный осколок выскользнул из мертвых рук, ударился об пол и разлетелся вдребезги. Облачко черного праха закружилось у ног Басманова.

Тогда он вернулся к выходу из пещеры, поднял на руки того, кто все еще пытался сбитыми в кровь пальцами дотянуться до падающей из расщелины узкой полоски света, и отнес в круглый зал. Лавок оказалось всего десять, и Басманову пришлось подвинуть на ложе самую тоненькую из женщин — ему пришло в голову, что погибший не имел бы ничего против такого соседства. Он положил искалеченную руку мертвеца ей на грудь и соединил их ладони так, что плошка с пеплом сгоревших трав лежала сверху.

Больше он ничего не мог для них сделать.

ШЕСТЕРКА ВТОРАЯ
Лишь по окончании дня производи смену

7. САНТЬЯГО МОНДРАГОН, ЛИТЕРАТОР

Москва, протекторат Россия,

1 августа 2053 г.

Они остановились в отеле “Третий Рим” на Большой Ордынке. Из окон номера, расположенного на двадцать втором этаже, открывался прекрасный вид на Кремль.

С точки зрения Мондрагона, Москва была очень красивым городом. Он не мог понять, почему Катя постоянно называет столицу протектората “помойкой”, а москвичей “хамлом”. Надоело, ныла она, и так месяц в деревне проторчали, а тут еще Москва эта сраная… Хочу в Нью-Йорк, в Париж хочу, куда-нибудь, только подальше от этих дебильных рож, ненавижу, ненавижу… Подумай, милая, отвечал Сантьяго, ты в Москве полжизни прожила, а я тут первый раз, а может, и последний… Я просто обязан получше узнать столицу страны, подарившей мне мою королеву… мою любимую… мою ненаглядную… А карточку дашь? — спрашивала Катя. Карточка кардинальным образом меняла ее настроение, и она тут же принималась звонить каким-то подругам детства, подбивая их на совместное посещение салонов высокой моды. Салоны в Москве, судя по скорости, с какой таял текущий счет Сантьяго, были шикарные.

Деньги заканчивались. Правда, из уплаченных Сомову семидесяти тысяч отступных пятнадцать впоследствии удалось вернуть, отыграв в покер. Но трат хватало и без этого: только на взятки чиновникам эмиграционной службы ушло столько, что даже Катя смогла бы полностью обновить гардероб. Без взяток, разумеется, здесь не делалось ничего. Хорошо еще, что Антон не бросил в беде и составил им компанию. Он великолепно разбирался в сложной иерархии администрации протектората, знал все нужные ходы и выходы, подсказывал, сколько и кому следует дать. Хитрость заключалась в том, что формально территорию протектората мог покинуть любой желающий, поэтому никаких особых разрешений вроде бы и не требовалось. С другой стороны, всем отъезжающим предписывалось иметь генетический паспорт международного образца, выдаваемый представительством СГК при Министерстве иностранных дел. Крепостным, к их счастью, таких паспортов не полагалось — доведись им проходить многоступенчатую процедуру генетического контроля, поместья бы враз обезлюдели. Но Иван Кондратьев больше не был крепостным.

Правда, и свободным он тоже не стал. Сантьяго ошибался, полагая, что для освобождения бывшего раба достаточно объявить его полноправным гражданином. Во всяком случае, законы протектората такого не предусматривали.

Адвокату Сомова, оформлявшему акт дарения, потребовалось несколько часов, чтобы объяснить Мондрагону очевидные, с точки зрения любого русского, вещи: раб не перестает быть рабом оттого, что его подарили или продали другому хозяину. Раб — это звено в сложной системе имущественных и правовых отношений; в большинстве случаев он связан с определенным земельным владением, но иногда, как в случае с Сантьяго, может рассматриваться и обособленно. Поскольку Сантьяго не имеет собственного поместья в России, Иван подпадает под определение домашнего раба и как таковой является неотчуждаемой собственностью Мондрагона. На территории протектората Сантьяго волен делать с ним все, что пожелает; более того, если он захочет вывезти Ивана за пределы России и там, например, живьем сжечь на костре, то это действие, скорее всего, повлечет за собой судебное преследование местных органов юстиции, но специальная коллегия российских адвокатов, занимающаяся подобными случаями, встанет на защиту хозяина и с очень большой долей вероятности выиграет дело. Прецеденты, по крайней мере, имелись.

С освобождением раба дело обстояло сложнее. Требовалось разрешение губернского попечительского совета, налоговой службы, еще десятка каких-то инстанций. Кроме того, если вывезти из России раба было достаточно просто, то для вольноотпущенника бюрократия протектората воздвигла на этом пути почти непреодолимые преграды

51